«МиГ» — перехватчик. Чужие крылья - Страница 43

Комиссар ушел. Летчики настороженно сверлили его спину взглядами.

— Ладно, тута, — прервал молчание комэск, — надо было с комиссаром перед вылетом переговорить, да все некогда было. Все спешка эта дурацкая. Ладно, Витька прав, плотно мы шли. Были бы по фронту растянуты, да по высоте, да с радиосвязью… Я, тута, с комиссаром поговорю, может, выбьет нам пару передатчиков. Отдыхайте, пока время есть. Погода вон какая, скоро, тута, снова лететь…

День кончался, солнце уже почти скрылось за горизонтом, над степным аэродромом сгущались сумерки. Этот день прошел очень тяжело. Четыре вылета, два воздушных боя, это многовато с непривычки. Виктор устало оперся о плоскость, глядя, как техник неторопливо надевает на самолет чехлы. Из-за усталости мысли текли вяло, неторопливо, вразнобой, перескакивая с одного на другое. «Сейчас, за ужином, водки выпью и спать, устал. Интересно, как там Нифонт? Успеет к ужину? Если не успеет, то нам водки больше достанется, — думал он, закрывая глаза. Стоять вот так, положив голову на скрещенные на крыле руки, оказалось очень удобно. — Чего-то Палыч на меня так заговорщицки косится. Наверное, пакость задумал. А самолет-то мой, уже весь битый-перебитый, весь в латках». Незаметно он так и задремал стоя, уткнувшись головой о плоскость своего самолета. Разбудил его Палыч, энергично похлопав по плечу:

— Ты чего это, командир? Сомлел?

Виктор вздрогнул, проморгался:

— Да… это… задумался!

— А! А я уж думал, что ты стоя спишь, — Палыч усмехнулся в желтые от никотина усы. — Ну как, много сегодня немцев убил? — Это было стандартным вопросом его техника после каждого летного дня, как своеобразный ритуал. Зачем ему эти убитые немцы, что он там считал, оставалось для Виктора загадкой.

— Да вот, в крайнем, под Греко-Тимофеевкой, с Шубиным на две машины наткнулись, я в свою РС попал, прямо в кузов. Грузовичок такой был, занятный, тентованный. Там вроде люди были, кто-то, кажется, выпрыгивал на ходу, когда им РС под тент, в самый кузов прилетел. Мне потом показалось, что там, за грузовиком, снег розовый стал. Наверное, показалось…

Виктор говорил спокойным, равнодушным голосом. Он смертельно устал и переживать по поводу убитых им врагов не собирался. Что касается штурмовки, то за последние недели он стал более черствым и каким-то равнодушным. Все, что попадало в прицел его самолета, воспринималось как мишени, и не более. Он бы уже не стал переживать так, как раньше, из-за раненой лошади, бьющейся от боли после его пуль. Притупилось. Вот и сегодня он радовался не тому, что убил нескольких немцев своим снарядом, а тому, что попал этим снарядом в грузовик. А немцы — это так, бесплатный бонус. Были они в том грузовике или нет — какая разница.

— Молодец. Ты эта… командир… держи на память. — Палыч протянул ему небольшую самодельную финку.

— Ух ты! Сам делал? Спасибо огромное! Красивый… — Виктор растроганно облапил техника. — Я такой давно хотел. Спасибо.

Нож был действительно красив, лезвие длиной сантиметров пятнадцать, прочная деревянная ручка с коротким металлическим упором. В руку лег, словно литой…

— Ну, Палыч, удружил. — Виктор откровенно любовался подарком. — Очень, очень хороший нож. Спасибо.

— Да не за что. — Было видно, что Палычу приятна похвала. — Не дело, что такой летчик и без ножа. Вот еще ножны бери. В унт удобно прятать, так многие делают или на пояс вешают. А вон и полуторка за вами приехала. Еще один день отвоевали…

— Отвоевали. Нифонт еще не появлялся?

— Нет. Наши поехали, но пока не вернулись. Да сейчас снега много намело, пока пробьются… Он, наверное, сам раньше придет.

Нифонт не пришел. Его привезли техники. Ночью, выходя отлить, Виктор увидел странное скопление людей неподалеку от хаты, где жил врач. Темные фигуры мелькали в тусклом свете единственной фары полуторки, доносились приглушенные голоса. Несколько человек, сгрудившись полукругом, рассматривали что-то на земле, тихо переговариваясь. Любопытство пересилило, и он пошел посмотреть. Заглянул через плечо стоящего впереди низкорослого механика. Какая-то груда грязных тряпок на расстеленном брезенте. Зачем на нее пялиться столько времени? Он присмотрелся и вздрогнул. Это было тело Валеры Нифонтова. Промороженное и изорванное, лежащее на старом, дырявом брезенте. От черепа осталась только нижняя челюсть, видимо, снаряд немецкой авиапушки попал прямо в голову. Трехтонная тушка «МиГа», рухнувшая с высоты в два километра, добавила. От Валеры осталось кровавое месиво, обернутое лохмотьями комбинезона. Виктора замутило, он едва сдержался, чтобы не расстаться с ужином. Наконец двое солдат подняли брезент с телом и понесли в «морг».

— Гроб обязательно закройте, — комиссар уже был здесь и давал указания какому-то долговязому лейтенанту из БАО, — людей пораньше направьте, чтобы могилу успели выкопать. И наутро нужно полуторку выделить, гроб везти. Саблин? — комиссар увидел Виктора. Фамилию он произнес с небольшой задержкой, видимо, вспоминал. — И вы здесь? Идите спать. Не стоит после отбоя гулять по расположению. Нифонтову вы уже ничем не поможете. Идите…

Хоронили Нифонта на хуторском кладбище. Все было тихо, никаких речей и митингов. Тихо пришли, тихо похоронили, и только нестройный залп из винтовок нарушил кладбищенскую тишину. Полетов снова не было, поэтому все летчики полка молча стояли и смотрели, как снежинки медленно ложатся на свежий холм мороженой земли. Этот холм и небольшая фанерная пирамидка — все, что осталось от Нифонта. Когда закончили насыпать холм, со стороны хутора раздался негромкий то ли плач, то ли вой. По едва пробитой дороге к кладбищу бежала Валька. В расстегнутой шинели, без шапки, вся взъерошенная, с распухшим от слез лицом. Она миновала летчиков и рухнула на колени у могилы, обняв пирамидку, завыла, запричитала. Свежая зеленая краска пирамиды пачкала ее волосы и лицо, снег падал на непокрытую голову, но Валька ничего не замечала. Она то начинала выть в голос, то что-то еле слышно бормотала, раскачиваясь, будто в трансе, содрогаясь в рыданиях всем своим толстым телом.